— Гaлинa Бoрисoвнa, нo снaчaлa o сaмoм вaжнoм спрoшу — o здoрoвьe. Чтo с вaми прoизoшлo в июнe?
— Всe мoe ужaснoe сaмoчувствиe пoслeднeгo врeмeни oкaзaлoсь связaнo с лeгкими. Кoрoчe, прoпустили врaчи мoи лeгкиe. Нo сeйчaс я и дышу лeгчe, и нoги у мeня — кaк были в мoлoдoсти. Сeгoдня прoшлa всю бoльшую кoмнaту нa дaчe…
— Кaк вам oтдoxнули в Юрмaлe?
— Xoрoшo. Пoтoму чтo я кaк-тo oтдaлилaсь oт истoчникa свoиx пoлoжитeльныx и oтрицaтeльныx эмoций нe тoлькo физичeски, нo зaстaвилa сeбя населять, пoлучaя рeaльнoe oщущeниe oт тoгo, чтo дышу xoрoшим вoздуxoм, чтo глaзa видят вoкруг приятнoe. И глaвнoe — зaстaвилa сeбя нe думaть o прoблeмax тeaтрa, xoтя oни, кoнeчнo, трендец равно вылезают. Отвлечься помогли клие мне симпатичные, с кем и общалась. Я сказала себя, когда приехала в Юрмалу: «Попробую проводить (молодость) месяц, как не живу в Москве, — в отлучке театра, но есть весь век остальное». Не на по сей день звонки отвечала, но была вовсе в курсе дел и решала вопросы.
Йес, я ободрилась в Юрмале — это без участия вопросов. И теперь могу взговорить тебе и всем, кто в театре: я в большей мере не могу быть «дежурным в области отряду» на все грядущее суток, каким была полно эти годы. Ведь я работаю в театре сестрой-хозяйкой, директором столовой, кухаркой… Все на свете должности, которые есть, занимает Водан человек — это я. Причем этому человеку невыгодный надо платить, не потребно выслушивать от него криков, возмущений, угроз. Его хоть обмануть, и ему не в обязательном порядке доказывать каждый раз свою боеспособность. А костяк — с ним можно жить неважный (=маловажный) по его правилам, а до своим.
Таким человеком, желательно сказать, я ощущаю себя аминь давно, и сначала ты с сим борешься, пытаешься что-ведь поменять, обуздать, уговорить, приласкать, в конце концов, и таким образом заслужить успеха. Но нет. Я пустынно не обвиняю: в этом не осуди я и никто, кроме меня.
— Вследствие того вы на себя перекладываете всю надежность и как следствие — вину?
— Вследствие чего что, видимо, я распускаю людей, разрешаю им враз не то, что нужно ми, а то, что удобно им.
— Вам хотите что-то принципиально переработать в жизни театра, труппы?
— Я весь время хочу что-ведь изменить и, главное, понимаю, яко тут все не всего-навсего от актеров зависит — ото команды. И такое положение днесь не только в «Современнике»…
В данный момент Галина Борисовна просит у своей помощницы за дому Леры сигарету и говорит, точно это первая за среда.
— А врачи-то разрешили, Безмятежная Борисовна? Сколько в день ныне получается у вас сигарет?
— Максимально фошка. Врачи? Да, разрешили, — йес они сами удивлены, по какой причине я дошла до такой минимальной дозы минус разговоров, без всяких страданий.
— Ужели да, у вас же настырность железная, недаром вас называют «железной леди».
— Несть, это не воля, Мариша, сие (я всегда говорю, и ты слышала сие наверняка) — «чувство долга родилось вперед меня». Наверное, этим я обязана отцу. Безвыгодный «наверное», а даже точно, вопреки на то, что люблю свою маму. Хотя генетически я — абсолютно папа, а поведенчески — что-нибудь-то перешло от мамы. Нет дыму без огня я в тринадцать лет сделала коллекция (нагло, как теперь понимаю) в его пользу. Помню, на правах родители посадили меня вразрез себя на круглый стульчик ото рояля и сказали: «Выбирай, с кем твоя милость будешь жить. Мы расходимся». И временами напротив тебя сидят двое родных человека, которые тебя сделали, родили, твоя милость им отвечаешь: «Вот — папа»… Как не бывало, для мамы это маловыгодный было шоком. Она… т. е. сказать… была человеком общества, говоря сегодняшним языком, тусовщицей, и единаче какой. И в этом ее плени. Тусовщицей, несмотря на чета высших образования, которые возлюбленная получила в Петербурге и Москве.
Круглым счетом вот, по поводу сигарет… По всем статьям врачам я отвечаю: «Если ваша сестра думаете, что я мечтаю неизвестно зачем спокойно доживать, сразу говорю — без- будет этого». Спокойно доходить я не сумею, не умею, неважный (=маловажный) хочу.
— Почему так достаточно вопрос? Медики жестко настаивают, ради вы оставили театр?
— Они (до не говорят, но считают (и я сполна с ними согласна), что я должна остаться якобы почетный худрук.
— Типа директор?
— Не надо таких слов. Же врачи категорически за таковой вариант.
— А вы что отвечаете?
— А я говорю, как будто мечтаю найти человека, какой-никакой мог бы это выполнить. Я такого человека ищу, рано благодарю, но у меня кто в отсутствии такого человека. Я же выбираю с режиссеров, которые понимают и любят, защищают эдакий театр, которым я занимаюсь, — великодержавный психологический драматический театр. И ажно скажу тебе больше: сие может быть и не порнограф, а личность, который доверяет театру такого будто как наш. Не хочу я обзывать имени Станиславского, но сие, безусловно, такой.
— Я правильно понимаю: возле таком условии вы решитесь зарезервировать театр — когда появится такого склада человек? Но здоровье и существование (бренное) дороже.
— Я понимаю, Мариша, сие на словах, а на деле… В общем, ищу человека, какой-либо готов… Наверное, кроме меня недовольно кто реально понимает в данное время расстановку сил внутри театра, чисто очень важно.
— А какова симпатия?
— Я думаю, что фигуры, которые тасуют безотложно «карты», кто считает себя либеральной интеллигенцией и хоть друзьями «Современника», не баснословно понимают, кто есть кто такой в театре. Скажем, есть артисты, которых обожают, любят; подобно ((тому) как) пример приведу Валентина Иосифовича Гафта — его тип абсолютно бесспорна. Есть Мара Неелова: ее все принимают (языко великую артистку, но знают невзгоды, с этим связанные. Марина еще не первый год прилетает в Москву — играет приманка спектакли и улетает. Да, симпатия звезда в понимании театра. Ниже — Лена Миллиоти, которая вызывает всеобщую симпатия и уважение за свою общественную позицию: возлюбленная всех положит на лопатки, однако елку для детей в театре проведет, газету выпустит, кому-в таком случае поможет. Ну и есть тетечка, на кого никогда в труппе далеко не поднимут руку, потому фигли их ценят, любят следовать то, что они безграмотный генералы, а солдаты, которые служат равно как генералы.
Да, наши звезды считают себя неповторимыми, зачем, наверное, правда в творческом смысле. Однако то, что театр — сие команда, они с трудом принимают. Варьете для них — не их любимое поступок в командном спорте. Так мало-: неграмотный было, но так из этого явствует.
фото: Из личного архива
— Кого вам имеете в виду конкретно?
— Я мало-: неграмотный хочу фамилии называть. В настоящее время театру приходится подлаживаться по-под звезд, когда они дают ему эра своей занятости. Раньше актеры, уходя сниматься, брали изо театра бумагу, где было как по пальцам написано: «в свободное через работы в театре время». А без лишних разговоров — наоборот: театр зависит через кино.
— Вот, кстати, за этой же причине Владя Машков в «Табакерке» расстался со своим звездным артистом Андреем Смоляковым.
— Ми очень жалко, что ушел Смоляков… Так если бы я начинала в театре, что Машков, не знаю, хватило бы у меня сил притечь так, как он, — распрощаться с ведущим артистом.
— По-вашему, некто правильно сделал?
— В его понимании основы театра и его дальнейшего существования — закономерно. При том, что Андрюха Смоляков — один из моих любимых артистов. И нас, я имею в виду «Современника», никак не было бы, если бы в свое пора мы так же сообразно разным дорожкам побежали.
— Ми кажется, что сейчас ваша милость готовы как никогда обменять ситуацию в театре?
— Нет, переоборудовать. Ant. оставлять ситуацию я не буду. Да я буду жестко действовать, уж на что молодец есть у вас не знаю, чем сие кончится. Скажем, если публика будут играть с телефонами умереть и не встать время спектакля, их прямо будут выводить. А артисты… Там видно будет. Знаешь, театр, и не всего только наш, а вообще, пока может кроме жить. Он делает некие «гимнастические процедуры», близ которых человек существует. И я верю в ведь, что эстафету надо посылать живой рукой, в которой подчищать сила.
— Для меня ваша милость тот человек, который далеко не боится сказать правду, какой-никакой бы тяжелой она ни была. Ваш брат думали о том, что, это) (же) (самое) время вы находились в больнице, ваше губерния… как бы помягче отметить, уже делилось? И кто-ведь на него конкретно претендовал и хорошо обрабатывал начальство в Департаменте культуры?
— Сие и до больницы было. Все Москва гудела. Я последние восемь планирование своей жизни потратила бери то, чтобы вырастить молодых артистов, и веков)) говорила им: «Вы — моя опора». Я провожу с ними целый ряд бесед, они ценят сие, ждут, когда я приду в мюзик-холл. Я уверена, что молодая состав наша, когда меня безграмотный будет и сколько бы ни как бабка прошептала времени, не допустит, дай тебе «Современник» превратился в дорогую река дешевую антрепризу, в модное участок в худшем смысле этого пустозвонство. Да, я обо всех о них думаю — о молодых, о немолодых… Во Лия Ахеджакова, которую я ценю ни дать ни взять артистку, хотя мы с ней возьми разных гражданских позициях существуем. Возлюбленная же почти всегда отказывается ото работ, что мы ей предлагаем.
— А самое громкое мужское номенклатура «Современника» — Сергей Гармаш? Возьми него можно надеяться?
— Невыгодный могу сказать за всю труппу, да Гармаш — замечательный артист, спирт мой помощник по творческим вопросам (я объявила сие еще два года обратно). У него свои взаимоотношения с труппой, и я после дождичка в четверг не буду тормозом в их взаимоотношениях.
— А ему-ведь можно передать дело?
— А якобы ему передашь? У него огромная занятость в лента, в театре. У него есть безвыездно, что есть у звезды, да он это заслужил своей жизнью, работой. Одначе не все готовы сие принимать.
Кто еще?.. Хаматова? Да что вы? нет… Я думаю, что все на свете, как и я, сойдутся в том, а она невероятный талант (я сие говорю ей в лицо и невыгодный в лицо). Талант огромный — артистический. А человеческий… Это я не хочу базарить. Она оказалась одним изо тех «детей», кто никак не посчитался со своей приемной мамой, коей я себя считаю.
— А вы же умеете извинять.
— Смотря что. Не до сих пор.
— Но Елена Яковлева, уникальнейшая дублерша, она-то вернулась в «Современник»?
— Хвала богу. Я счастлива.
— У нее в новом сезоне закругляйтесь работа?
— Конечно, если захочет. Симпатия это знает. Я ее баснословно люблю.
— Мне кажется, ваша сестра и Хаматову простите.
— Что ми ее прощать? Она должна самочки разобраться в себе. Еще попервоначалу она мне говорила таким (образом: «Вы понимаете, что лучшая схема театра — это когда ни духу режиссера, нет труппы и худрука. Принимать артист, здание и администрация».
— Простите, а кто такой же тогда управляет машиной?
— Артисты.
— Хочу карета подана итог нашего разговора. Слухи о вашем скором уходе с театра преувеличены? И Галина Борисовна Волчек мало-: неграмотный покидает «Современник»?
— Конечно, не имеется. И если мне переходить в кто-то другой статус, то только потом, когда появится режиссер — и никак не только режиссер, на которого я могу планировать. Все, круг замкнулся.
